(Опыт исследования)
М. Вяземский
Наша основная задача — добиться
максимальной боеспособности
минимальными государственными
средствами. Уншлихт.
В середине войны требовали от артиллерии разрушения всех препятствий и сооружений и уничтожения всего живого в траншеях; переоценили возможности артиллерии и недооценили живучесть и приспособляемость противника; в этот же период, роль пехоты была сведена к закреплению и чистке траншей, взятых уже артиллерией.
Маршал Петен бросает крылатую фразу: «артиллерия завоевывает — пехота только занимает». В этой фразе — полное содержание тактики артиллерии в 1916 году.
Наконец, в конце войны был выдвинут принцип внезапного, короткого артиллерийского шока и принцип «вождения» пехоты огнем артиллерии (огневой вал) — артиллерия подготовляет и ведет за своим огнем пехотную атаку.
«Основная задача артиллерии — уничтожение живой силы противника; артиллерия не должна использоваться самостоятельно, вне выступления других родов оружия и, главным образом, пехоты»(1) — дает окончательный вывод из опыта войны официальная инструкция.
_______________
1. Французская временная инструкция по боевой службе артиллерии, утвержденная маршалом Петен 15/VI 1919 г.
Вот основные этапы эволюции взглядов на предназначение артиллерии, рассказанные нам Эрром и Гаскуэном.
Наша артиллерийская мысль, говоря деликатно, не всегда свободна от западного французского уклона, и оба почтенных автора воспринимаются у нас, как непогрешимые артиллерийские авторитеты. Фактически наш комсостав воспитывается на взглядах Гаскуэна и Эрра. Какого-либо крупного аналогичного труда, рисующего эволюцию тактики артиллерии на восточном фронте, в русской армии, мы до сих пор не имеем. Правда у нас есть маленькая книжечка Кирея, которую по достоинству и за неимением ничего другого пытаются противопоставить французам и Брюхмюллеру, но, тем не менее, это лишь черновой брульон, созданный на наблюдательном пункте, а не история русской артиллерийской мысли в мировой войне. Следует пожалеть об этом пробеле, ибо русская артиллерия действовала превосходно, ибо русская артиллерия, при всей своей бедности, отличалась необычайной гибкостью и уменьем разрешать труднейшие задачи с весьма малым количеством патронов, с недостатком средств связи, с отсутствием какого-либо тактического руководства сверху. Выезды на открытые позиции 1914 года, отступление из Галиции с пустыми ящиками 1915 года и, наконец, прорывы под Доброновцем и Тарнополем 1916 года — все это этапы развития тактики русской артиллерии, из которых можно сделать богатейшие выводы. Мы преднамеренно не говорили о прорывах под Молодечно и Бржезанами в 1917 г., как построенных на выводах Запада и не характерных для нашего театра.
Мы с восхищением останавливаемся на организаторских способностях Брюхмюллера и учимся на примерах Стохода, Риги и Реймса, — между тем, организация наших прорывов (совершенно еще неизученных)(2) и их выполнение с чрезвычайно скудными материальными средствами 1916 года, по своему искусству, имеют, может быть, больше для нас поучительности, нежели немецкие шаблоны. Примеры действия артиллерии в Галицийском сражении 1916 года, в условиях восточного театра, в условиях слабого насыщения материальными средствами, конечно, имеют больше воспитательного значения, нежели безумная — иначе нельзя назвать — расточительность на западе. Воспитывать в духе насыщения каждого метра позиции артиллерийской машиной, выбрасывающей сотня тысяч тонн металла, неблагоразумно, ибо никогда наша страна не сможет насыщать до отказа наш фронт. Впрочем, по нашему глубокому убеждению, неограниченное количество огнеприпасов только развращает артиллерию и не дает эффекта, который достигается значительно меньшими средствами.
_______________
2. В настоящее время подготовляется труд тов. Гутора о действиях русской артиллерии в июньской операции в 1917 г.
Нам кажется, что Гаскуэн, Эрр и старик Брухмюллер не могут быть нашими настольными книгами. Нам нужен свой Эрр, который увязал в грязи со своей 3-дюймовкой в краковских и польских глинах, в лесах Беловежа, на карпатских и кавказских плоскогориях; Эрр, который сделал бы выводы из опыта гражданской войны, где артиллерист работал без бусоли, без телефона, где артиллерист стрелял всем, чтобы ему ни присылали Кострома и Ярославль, Самара и Казань, Колчак и Юденич, где запасные части в орудиях заменялись деревянными колышками, где трубки по преимуществу не работали и ставилась «на удар», где командиры меняли в день по 5, по 7 позиций. Север и юг, запад и восток. Все виды почвы, все виды грязи, существующие на земном шаре, — глины, пески, черноземы и суглинки. Все виды рельефа — Урал и степь, болота и перелески, овраги и равнины. Вот какой нам нужен Эрр. Эрр, который рассказал бы и понял бы, как с колоссально бедными средствами русские артиллеристы достигали блестящих результатов.
Пока что мы увлекаемся западными выводами, западной доктриной — «масса, глубина, внезапность».
Эта триединая формула не только принимается, как окончательный, «последний крик» артиллерийской тактики, но и становится фетишом наших артиллерийских кругов. Святые мечты, кто ими не болел в юношеские годы!
Наша артиллерия переживает свою юность, «эрровскую» юность, когда она мечтает о мощной, особо мощной, сверхмощной гаубице, о пушке большой мощности, особой дальнобойности, сверхдальнобойной, и т. д. Не нужно быть консерватором (это очень плохо), но все-таки лучше думать поближе к действительности, например, о 3-дюймовке 1902 года, о 48-линейке 1910 года. Может быть, можно помечтать об этих же орудиях усовершенствованного образца 1926 года, — это, пожалуй, еще можно.
Нам кажется, что пора уже покончить с эрровскими мечтами, пора забыть веселые детские годы и безмятежные игры в 220-й штат, пора спуститься с небес на нашу советскую землю, покрытую буераками, болотами, пнями и корчагами; спуститься в страну перелесков, бездорожья, слабой техники и весьма ограниченного военного бюджета. Пора закончить курс учебы по Эрру, Гаскуэну и Брухмюллеру. Пора подумать о своих маленьких делах и делишках.
Мы уже говорили, что недурно было бы подытожить опыт артиллерии на восточном фронте с 1914 по 1917 год, недурно было бы этот опыт продолжить и на гражданскую войну на севере, западе, юге и востоке, с 1918 по 1921 год. Хорошо было бы и свою «доктринку» выявить, да Западу ее противопоставить. Западу, который в 18 году, за 143 дня (20/III—10/VII), легко и свободно выпустил 15 тысяч 75-мм. снарядов на орудие в оборонительном сражении.
Запад, который только во французской армии имел к концу войны около 12 тысяч стреляющих орудий, не считая траншейных; Запад, который за 1 день атаки 1/VII—16 г. на Сомме выпустил 400 000 снарядов, или 8 тысяч тонн металла, или 27 поездов по 30 вагонов, — и в то же время Восток, который в прорыве под Доброновцем, организованном в крупном масштабе, тратит 145 бомб и 455 гранат на подготовку атаки, имея в запасе 280 бомб и 380 гранат на орудие, или около 75 тысяч снарядов всего.
В чем основная разница тактики артиллерии западного и восточного фронтов? Мы полагаем, что тактика Запада характеризуется безрассудством и расточительностью, тактика Востока — бережностью и экономией. Артиллеристы, бывшие на империалистическом фронте, еще помнят ту сугубую отчетность в каждом выпущенном снаряде, которая требовалась не только в 15 г., но даже и в начале 17 года. Каждый приказ всегда требовал бережного расхода снарядов. Кирей пишет в приказе 21/V—16 года: «очередями стрелять запрещаю», «пристреливаться и стрелять веерами запрещаю». Каждый выстрел в цель, каждый выстрел — с корректурой. Здесь же он тщательно распределяет снаряды, что называется, в час по чайной ложке на орудие: с 4—6 час. — 10 бомб, с 6—7 — 10 бомб, с 7—8 — 25 бомб и т. д. Каждый выстрел и каждый снаряд должны произвести определенный эффект — вот, что сквозит в этих приказах.
Малое количество снарядов, тяжелый опыт 15 года, когда артиллерия становилась на позицию, в целях задерживания противника, всего с 15—20 снарядами на батарее (Гнилая Липа, Рогатин, Стрыпа), — все это воспитывало личный состав артиллерии в духе строгой, сугубой экономии снарядов. На Гнилой Липе артиллерист 10 раз примеривал, 10 раз проверял правильность своих выкладок, прежде чем выпускал один выстрел. Множество целей — весь горизонт, все поле покрыто артиллерийскими целями — и среди них артиллерист приучался выбирать цель тактически необходимую, учился распределять свои несчастные 15 снарядов, оставляя из них еще кое-что «на всякий случай».
В 16 году, когда промышленность стала давать довольно значительное количество продукции, когда она окончательно отмобилизовалась, на фронте по прежнему царила дисциплина артиллерийского огня. Личный состав артиллерии уже имел необходимую, вынужденную закалку в печальном опыте 15 года. На методическую стрельбу, на обстрел площадями немецкой артиллерии стали смотреть скептически, с сознанием собственного превосходства, стали смотреть, как на недопустимую распущенность. Корректировалось каждое орудие, изучались пороха и марки взрывателей, применялись 1000 и 1 способ, чтобы затратить на стрельбу наименьшее число снарядов. Расход 10 снарядов на пристрелку по одной цели считался позором. Артиллерийский техник дневал и ночевал на батареях, непрерывно проверяя орудия. Снаряды чистились, сортировались, смазывались. Усиленно работали на картах, проверяли их по аэроснимкам. Словом — все, что было в средствах фронта, усиленно мобилизовалось и все с единственною целью — уменьшить расход снарядов.
Воя история русской артиллерии в империалистической войне и, в дальнейшем, история красной артиллерии в гражданской войне есть сплошное стремление — при тех минимальных средствах, которые были в руках, достигнуть максимального эффекта. Экономия, бережливость, ответственность за каждый снаряд. На Западе подвозятся десятки поездов, бросается лозунг «патронов не жалеть», лишь бы смешать все с землей, лишь бы заварить дьявольски кипящий котел, где безразлично, куда попадает один из миллиона снарядов, — теория больших чисел. У нас — малые величины, где каждая единица изменяет в ту или другую сторону произведенное действие.
На Западе немая пристрелка — в целях осуществления принципа внезапности; у нас, на Востоке, — в целях еще большей экономии огнеприпасов при осуществлении внезапности. Может быть, чем больше — тем лучше, но нам кажется, что «больше» имеет свой рациональный предел. Нам кажется, что рационально-сдержанная и экономная стрельба — не только оправдание нашей бедности, но единственно правильная доктрина, — не будем бояться этого слова, — доктрина, определявшаяся опытом 7-летней боевой работы артиллерии нашей страны. В этом достижение уроков 15 года, в этом наша действительность — страны со слабо развитой индустрией, страны бедной металлом.
Дух экономии, разумной экономии огнеприпасов и рациональной стрельбы, не «в белый свет, как в копеечку», а каждый снаряд в цель — «стрелять очередями запрещаю», — вот на чем должна воспитываться красная артиллерия.
Принцип бережливости нужно противопоставить разврату расточительного Запада.
II
Артиллерийский огонь, направлен-
ный на уничтожение живой силы
противника, вместе с тем должен
быть рассчитан и на нервное ее
потрясение.
§ 950 Полевого устава.
Действия 15—17 г.г. называют стратегией прорывов, и этой стратегии противопоставляют принцип истребления живой силы и войны на изнурение.
Фактически война 14—18 г.г. явилась, по существу, войной на изнурение, на истощение, игрой на крепкие нервы. Ежедневные артиллерийские дуэли, беспрерывная охота за воем живым в неприятельских траншеях, снайперизм в пехоте и артиллерии, казалось, должны бы удовлетворить «кровожадность» Гаскуэна.
Уничтожением живой силы в мировую войну артиллеристы занимались в периоды долгого сидения на одних и тех же позициях. Уничтожение всего живого являлось делом артиллерийского спорта и не преследовало никаких тактических задач, за исключением стремления постоянно держать «в страхе и трепете» противника. Гаскуэн этот спорт возводит в принцип и считает, что совершенно достаточно было бы для достижения победы заниматься будничным систематическим и методическим истреблением противника с помощью всех возможных средств. Он восстает против тактики прорывов, когда артиллерия, забывая основное предназначение, по преимуществу боролась с мертвыми постройками и забывала основную свою задачу — живые силы, и в то же время вульгарно, по-обывательски, подходит к стратегии мировой войны, не отвечая на вопрос — чем была вызвана стратегия прорыва и что она дала для победы.
Все послевоенные наставления, в том числе и наш Полевой устав 25 года, стремятся подчеркнуть, что основной задачей артиллерии является уничтожение живой силы противника. В некоторых случаях эта формулировка усиливается: «задача артиллерии — истребление (т-.е. полное уничтожение. М. В.) живой силы противника». Эта формулировка является естественной реакцией на увлечение в позиционной войне мертвыми целями, на увлечение задачами машинного разрушения. В то же время формулировка «полного уничтожения» таит в себе также и опасность переоценки значения артиллерии и роли ее в боевом столкновении. Действительно, там же, в инструкции 1919 г., находим: «Действие артиллерийского огня является решающим фактором для успеха современного боя». Мы не будем останавливаться на этом вопросе. Нам важно было для дальнейшего построения нашей мысли выявить, что конечным выводом опыта мировой войны явилось определение основного предназначения артиллерии — как средства для борьбы с живой силой, а не с мертвыми препятствиями. «Огонь артиллерии является единственным средством ее воздействия на противника», — говорит временная французская инструкция 21 года по применению крупных соединений, косвенно отвечал на вопрос, в какой форме мыслится борьба артиллерии с живыми силами противника. Если в первой формулировке (французская инструкция 19 года) ставится только задача уничтожения, то во второй (французская инструкция 21 года) дается расшифровка — путем воздействия огнем. В этой формулировке, пожалуй, задача поставлена несколько мягче — «воздействовать» ведь можно и не уничтожая, а только подавляя, действуя на общее моральное состояние противника. Как-будто здесь нет уже таких страшных слов, как «истребление», «уничтожение», здесь скромно говорится только о воздействии. Как-будто бы французы вспомнили опыт 18 г., когда артиллерия, при всем своем добром желании, не могла добиться полного уничтожения всего живого в неприятельских траншеях, но, тем не менее, пехота легко занимала участки и брала тысячи пленных, морально подавленных, морально уничтоженных и часто безумных. В то же время недостаточно крепкая морально французская пехота, после длительных подготовок 16 года, не могла взять неприятельской линии, встречая огонь оставшихся одиночных пулеметов.
Если французское официальное наставление не решается сказать, что предназначение артиллерийского огня, в целом, есть подавление воли противника и что истребление является одним из средств для такого подавления, то наша тактическая мысль, в наставлении для борьбы за укрепленные полосы (изд. штаба особой армии 1917 г.), момент моральной природы артиллерийского огня подчеркивает: «Стрельба по войскам ведется тяжелой и легкой артиллерией в течение всего боя, но не постоянно, а периодически, как для поражения выгодных живых целей, так и для морального воздействия» (§ 207). «Тяжелая артиллерия принимает участие в стрельбе по войскам лишь в решающие моменты боя (перед началом атаки, при преследовании), для нравственного воздействия» (§ 209). Полевой устав РККА (изд. 1925 г.) воспринимает ту же мысль и четко определяет эту часть сущности артиллерийского огня: «Артиллерийский огонь, направленный на уничтожение живой силы противника, вместе с тем должен быть рассчитан и на нервное ее потрясение» (§ 950).
Таким образом, здесь артиллерийский огонь при борьбе с живой силой противника рассматривается не только как средство истребления, но и как средство воздействия на моральное состояние противника, путем его «нервного потрясения».
Истребление не может являться целью артиллерийского огня, также как истребление не является сущностью и целью современного боя. Истребление есть только средство боевого воздействия. Мы же уже говорили, что многомесячная бездеятельность порождала артиллерийский и пехотный снайперизм. «Охота» за живыми целями была только способом для поднятия «духа» своих войск и средством для создания обратного состояния в неприятельских линиях.
Снайперизм — это длительная обработка, это огневая пропаганда превосходства одной стороны над другой. Артиллерийский шок, в значительной степени, агитация огневыми средствами, агитация убитыми и ранеными, разрушением и уничтожением. Когда в течение недель и месяцев ни одна повозка не может приблизиться к окопам, когда ни одна голова не может подняться над бруствером, чтобы не получить своей пули от бдительного противника — это пропаганда превосходства огневыми средствами, это длительная подготовка атаки.
При такой тактике разве имеет значение количество трупов, количество выведенных из строя? Какую роль могут сыграть потери, исчисляемые единицами и десятками? Конечно, эти единицы не могут ослабить численность миллионной армии. Они просто незаметны на теле армейских организмов. Никто от этих потерь не выигрывает и не проигрывает, они незаметны. Но, в тоже время французский лавочник, которому война все позволила, будет потирать руки от радости, если ему удастся подстрелить неосторожного боша, — и это уже для войны, для этой траншеи плюс, ибо переодетый в голубой мундир лавочник и его сотоварищи чувствуют свое превосходство над бошами и смелее пойдут в атаку.
Когда одни из рядовых уссурийской дивизии, по профессии сибирский охотник, на болотах Томнатика в Карпатах, осенью 16 года, ежедневно выходил на охоту в специально устроенную им впереди окопов засаду и там закуривал папиросу только после того, как «снимал» одного из злополучных немцев, а вечером приносил окурки, это чистой воды снайперизм, направленный на поднятие духа в рядах своих и подавление воли противника и, с этой точки зрения, оправдываемый войной и военной тактикой. Разве важно сколько папирос выкурил терпеливый охотник? — важно, что с каждым днем охота становилась менее удачной и «бедняга» за весь день не мог выкурить ни одной папиросы; важно, что перебежчики с ужасом рассказывали об эффектах удачных выстрелов уссурийца и говорили, что он чорт. В этом примере ярко выявляется наша основная мысль, что истребление есть только средство для воздействия на оставшихся в живых. Сражение не выигрывается трупами, но в то же время труп есть лучший способ воздействия на волю оставшихся в живых.
«Единственным оставшимся в живых офицером германского 21 драгунского полка был ветеринарный врач, лечившийся в подвижном госпитале. Главный врач госпиталя Фроман доносит со слов этого ветеринарного врача: «Французская артиллерия ужасна… Три пушечных выстрела — и полное уничтожение, сплошная бойня»(3). «Там где немец попадал под обстрел нашей артиллерии, он проклинал французскую пушку, которая опустошает его ряды и косит его своими могучими и короткими ураганами»(4). «Блестящие результаты стрельбы 76-мм. артиллерии и производимое ими на войска моральное впечатление в некоторых случаях об'являлись в приказах по армиям»(5).
_______________
3. Гаскуэн, стр. 39.
4. Там же, стр. 37.
5. Там же, стр. 38.
Если же, наоборот, не будет трупов, — не будет и силы воздействия. Неудачная стрельба, нервущиеся снаряды, малые потери взбадривают защитников или колонны наступающих. Ничтожные 37-мм снаряды возбуждают только смех и шутки. На войне нужны сильные средства, сильные впечатления, чтобы вывести из равновесия. «Моральный фактор заставил применять бомбы, снаряженные мелинитом рвущиеся с большим треском и потому производящие большее впечатление на противника, чем бомбы с замедлителями и некоторые специального назначения бомбы, разрывающиеся почти без шума»(6).
Тяжелые, с оглушительным треском рвущиеся снаряды, при всей их сравнительной безвредности, создают самую разнообразную симфонию чувств.
«Немецкая тяжелая артиллерия, в окончательном результате наносившая менее потерь, нежели 75-мм., производила однако более сильное моральное впечатление»(7), приводившее к оперативным выводам. «Моральное действие разрывов тяжелой германской артиллерии было значительно: иногда, в особенности в начале войны, когда оно усиливалось эффектом внезапности, его одного было достаточно для того, чтобы вызвать очищение позиции еще до подхода неприятельской пехоты, или же полностью прекратить движение войск»(8). Здесь мы уже встречаемся с тем фактором, что успех артиллерийского огня дается не только истреблением, но и моральным впечатлением эффекта разрыва. Признание морального значения артиллерийского огня толкает французов «на поиски крупных и еще более крупных калибров, которые, как известно, не выводят много людей из строя... забота о моральном впечатлении вынудила изготовлять в огромном количестве боевые припасы с сильными зарядами»(9).
_______________
6. Гаскуэн, стр. 136.
7. Там же, стр. 36.
8. Эрр, стр. 35.
9. Гаскуэн, стр. 136 и 137.
Таким образом, в первые дни войны значение морального фактора было соответствующим образом оценено и выразилось в усилении тех средств, которые производили наибольшее влияние на моральное состояние противника. Оружие совершенствовалось в сторону усиления его моральных свойств. Снаряд должен иметь не только убойность и разрушительную силу, но и должен был производить внешний эффект шумом, треском, фонтаном разрыва.
Следует помнить, что артиллерийский огонь действует не только в рядах противника, куда он направляется, но он остро воспринимается своим внешним эффектом и в собственных пехотных линиях. Чем ярче будут внешние впечатления от этого огня, тем значительнее будет эффект в своей пехоте. Пехота, артиллерия и вся «глубина» боевого порядка наблюдают только внешнее впечатление от огня своей артиллерии. Проверка истребительной силы проводится значительно реже — при успешном продвижении вперед.
Нам лично приходилось слышать от пехоты такие заказы: «Бейте громче». И в этом есть свой смысл: нужно, значит, эффектом стрельбы поднять настроение в собственных рядах. Одиночные хорошо корректируемые выстрелы не удовлетворяют часто пехоту. Пехоте нужна более сильная музыка разрывов, ибо она воспринимает только внешнее действие.
В неприятельских рядах грозная музыка рвущихся снарядов производит впечатление только в первые моменты, если она не будет сопровождаться кровью убитых и раненых, кровью потерь. Если стрельба безвредна, к ней привыкают. Этот момент составляет суть дальнейшего изложения, а потому не будем останавливаться на нем.
Таким образом, следует признать, что путь усиления морального элемента единицы артиллерийского огня — выстрела, по которому шла французская военная техника во время войны, является верным путем артиллерийской тактики.
«Армия, сознающая превосходство своего вооружения над вооружением противника, превосходит его в моральном отношении»(10).
_______________
10. Эрр, стр. 214.
Сознавать моральное превосходство артиллерийской техники армия может, главным образом, от восприятия внешних эффектов артиллерийского огня. Конечно, чрезмерное увлечение «моральным» элементом огня приведет к противоположным результатам. Но можно утверждать и обратное — что артиллерийский огонь, лишенный своих моральных элементов, потеряет 50% действия.
Итак, в чем же основное предназначение артиллерийского огня? Истреблять или воздействовать? Как всегда, вопрос должен разрешаться диалектически.
Артиллерия, путем уничтожения живой силы противника, разрушения его препятствий и материальной части, воздействует на его «волю» к наступлению или обороне.
Истребление — не самоцель, а средство для достижения цели.
«Полное» истребление и уничтожение требует колоссального расхода снарядов, продолжительного времени и не вызывается тактической необходимостью. Армии воюют не с трупами, а с оставшимися в живых. Исход боя будет зависеть от того состояния противника, в котором он окажется в результате воздействия артиллерийским огнем и всеми другими средствами военной техники.
III
Нет никаких сомнений, что научные
работы И. П. Павлова о рефлексах
целиком идут на пользу материализма.
Л. Троцкий.
Суб’ективная эмпирическая психология, на основах которой строилась военная «психология», дискредитировала себя в глазах материалистического миропонимания дуализмом психического и физического. Марксизм в корне порывает с этим дуализмом духа и материи, сводя духовное психическое к материальному. Схоластика и умозрение эмпирической психологии противны нашим марксистским методам анализа; наши методы — опыт и об’ективное изучение.
Вот почему военно-научная мысль охладела к вопросам «морального» порядка, к вопросам военной психологии, которые, все-таки — три четверти успеха.
Академик Бехтерев, а главным образом Павлов и его школа, противопоставляют методам умозрительной психологии метод об’ективного изучения психо-физиологических процессов в окружающей среде. Павлов строит свои заключения из безукоризненно чистого, об’ективного эксперимента, с весами и хронометром в руках, определяя реакцию (рефлекс) живого организма на определенные раздражители внешней среды, как проявление основного свойства наиболее организованной материи(11).
_______________
11. Сравни: Ленин — т. X, стр. 48 и Энгельс — Анти-Дюринг, стр. 21.
Совершенно неверно думать, что Павлов не признает существования психических процессов; наоборот, он считает их обладающими такой же степенью реальности, как и всякое другое физико-химическое свойство материи, например, движение. Мысль так же реальна и действительна, как видимый свет, как слышимый звук. В то же время Павлов, оперируя исключительно с научным экспериментом, отметает в сторону только затемняющую терминологию психологии: способность, проявление сознания, воля, чувство, внимание, память и т. д. Павлов — физиолог и с точки зрения экспериментальной физиологии наблюдает реакцию организма на внешнее раздражение на внешний мир, среду.
Вот, что пишет Бухарин по поводу работ академика Павлова: «Его учение об условных рефлексах целиком льет воду на мельницу материализма. И исходные методологические пути и результаты исследований Павлова есть орудие из железного инвентаря материалистической идеологии»(12).
Мы не можем, за недостатком предоставленного места, в достаточной степени осветить все основные моменты, установленные школой Павлова в области рефлексологии(13).
_______________
12. Журнал «Красная Новь» 1924 г., № 1.
13. Заинтересованного читателя отсылаем к классической книге: Академик Павлов — «Двадцатилетний опыт об’ективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Условные рефлексы». Госиздат, 1923, 24, 25 г.г. Здесь же мы говорим с Павловым, что «чрезвычайное воодушевление и истинная страсть исследования захватит всякого, кто будет вступать в эту новую область исследования» (стр. 108).
По тем же причинам мы не можем установить хотя бы первоначальную наметку плана «военной рефлексологии». Для нас совершенно ясно, что «военная рефлексология» займет почетное место в ряду военных дисциплин.
Сейчас перед нами стоит более скромная задача — на частном небольшом примере приоткрыть возможности практического применения выводов и достижений рефлексологии в военном деле и обосновать то, что мы установили эмпирическим путем.
С полной убедительностью война снова показала и подтвердила, что цель действия артиллерии и артиллерийского огня заключается в том, чтобы воздействовать тем или иным способом на противника. Артиллерия стреляет, чтобы убедить противника в безнадежности его усилий к обороне или к наступлению; попутно артиллерийский огонь убеждает свои войска в превосходстве над противником.
Мы уже говорили, что артиллерийский огонь есть одно из лучших средств (но не единственное) агитации и пропаганды идеи превосходства одной стороны над другой. Разрушение и уничтожение — только способы этой своеобразной агитации войны.
Таким образом, артиллерийский огонь является, с точки зрения производимого им эффекта, ничем иным, как возбудителем ряда реакций в живом войсковом организме.
Рассматривая артиллерийский огонь в целом, или отдельный выстрел в частности, мы в праве отнести его, по терминологии рефлексологии, к ряду сложных раздражителей, устанавливающих, в результате воздействия на живой организм, условный рефлекс(14). Воздействие артиллерийским огнем дает ряд суб’ективных реакций, условных рефлексов, из которых складывается моральное состояние войсковых организмов. Артиллерийский огонь устанавливает условные рефлексы отдельных единиц живой силы. В сумме отдельные реакции определяют общее моральное состояние целого: тактического — участка обороны, участка наступления и организационного — полк, батальон, рота.
_______________
14. [Примечание опущено из-за значительного — 1,5 страницы — размера и малозначимости]