гвардии генерал-лейтенант танковых войск А. ШТРОМБЕРГ
Порочность немецкой теории о роли танков в современной войне
Товарищ Сталин в своем ответе на письмо тов. Разина писал: «Мы обязаны с точки зрения интересов нашего дела и военной науки нашего времени раскритиковать не только Клаузевица, но и Мольтке, Шлифена, Людендорфа, Кейтеля и других носителей военной идеологии в Германии. За последние тридцать лет Германия дважды навязала миру кровопролитнейшую войну, и оба раза она оказалась битой. Случайно ли это? Конечно, нет. Не означает ли это, что не только Германия в целом, но и ее военная идеология не выдержали испытания? Безусловно, означает. Всякому известно, с каким уважением относились военные всего мира, в том числе и наши русские военные, к военным авторитетам Германии. Нужно ли покончить с этим незаслуженным уважением? Нужно покончить. Ну, а для этого нужна критика, особенно с нашей стороны, со стороны победителей Германии».
Выполняя эти исключительной важности указания товарища Сталина, мы обязаны, наряду с носителями общей немецкой военной идеологии, раскритиковать и развенчать также немецких теоретиков танковой войны, вскрыть порочные истоки теории танковой войны и действительные причины ее крушения, показать огромные преимущества советской теории о роли танков в современной войне.
Говоря о порочной немецкой теории танковой войны, на основе которой Германия начала вторую мировую войну, следует прежде всего отметить, что в ее основе лежат все наиболее характерные черты немецкой военной идеологии, свойственные ей еще со времен Клаузевица и переходящие по наследству от одного немецкого «теоретика» к другому.
К подобным чертам относится прежде всего признание войны нормальным и даже благотворным общественным явлением, что утверждали как Клаузевиц, так и Мольтке, Шлифен, Людендорф и др.
Не менее характерной чертой немецкой военной идеологии, полностью отраженной и в теории танковой войны, является недооценка и даже отрицание роли и значения военной теории и науки вообще. Еще Клаузевиц утверждал, что «...Талант и гений действуют вне закона, теория становится в противоречие с действительностью», или «... Гений не нуждается в теории и не для гениев теории сочиняются». Изучение теории и исторического опыта, реальная оценка обстановки должны подменяться «интуицией», «волей» и «гением» полководца и вождя.
В связи с этим не лишне вспомнить безудержное и истерическое самовосхваление невежественного и бездарного ефрейтора Гитлера, который, повторяя зады Клаузевица, вплоть до окончательного поражения Германии продолжал уверять себя, германскую армию и немецкий народ во «всемогущество» своего «гения», своей «сверхчеловеческой воли», «вдохновения» и «интуиции».
Важнейшей чертой немецкой военной идеологии являлось стремление к такому генеральному сражению, которое одновременным или, во всяком случае, кратковременным напряжением сил могло бы решить участь всей войны. В связи с этим отпала бы необходимость в научном анализе обстановки и предвидения; стратегия в таком решающем сражении должна была совмещаться с тактикой и подчиняться тактике; планирование должно было подменяться авантюристической ставкой на счастливые случайности в ходе сражения; внезапность вероломного нападения должна была дополнительно способствовать успеху.
Эту черту, основанную на выводах Клаузевица из опыта наполеоновских войн (при совершенном игнорировании более передового опыта Кутузова) , т. е. войн мануфактурного периода, последующие немецкие военные теоретики перенесли автоматически и на войны машинного периода.
Именно эта черта немецкой военной идеологии и легла в основу теории «молниеносной войны» так же, как она являлась основой всех предыдущих немецких теоретических рассуждений и практических планов войны.
И Мольтке-старший и Шлифен как в теории, так и на практике действовали, исходя именно из этого основного принципа немецкой военной идеологии, по существу пренебрегая при этом историческим опытом и все более изменяющимися, новыми и конкретными условиями войны, непрерывным совершенствованием материальных средств и вооружения.
Всякие попытки примирить новые условия и, в первую очередь, новые средства борьбы с принципом скоротечной войны, естественно, не могли увенчаться успехом и ни в какой мере не уменьшали порочности этого принципа (как и других принципов).
Уповал на скоротечную войну и Людендорф, который, спекулируя опытом первой мировой войны, пытался доказать правильность основных принципов немецкой военной идеологии вопреки столь убедительному опыту, как поражение Германии в итоге длительной первой мировой войны. В его теоретических высказываниях снова и снова повторяются ставки на внезапность и вероломный удар из-за угла, признание возможности планировать и рассчитывать только первый удар, который и должен быть решающим, и пренебрежение резервами. Все эти положения в последующем оказались особенно подходящими для фашистского плана «молниеносной войны».
Следовательно, принцип скоротечной и «молниеносной войны» являлся неизменной основой всех немецких военных теорий, поскольку всякая иная длительная война не могла сулить Германии успеха.
Немецкая военная идеология содержала и такие порочные черты, как: непонимание и недооценка постоянно действующих факторов и ставка на случайные, временно действующие факторы; непонимание и искажение причин неуспехов и поражений; переоценка своих сил и недооценка не только вооруженных сил противника, но и его военного потенциала; недооценка морально-политической устойчивости и организаторских способностей руководящего состава противника и переоценка подобных же своих качеств; ставка на неумного противника и легкую победу.
Все эти пороки немецкой военной идеологии легли в основу авантюристической фашистской стратегии и шаблонной тактики.
Например, если в свое время Клаузевиц выдвинул откровенно авантюристическое положение, что часто приходится предпринимать решения, не считаясь с вероятностью успеха, а именно тогда, когда нельзя сделать ничего лучшего, то непосредственно перед второй мировой войной фашистский танковый «теоретик» Гудериан столь же откровенно и почти дословно повторял это авантюристическое положение применительно к танковой войне.
Перед второй мировой войной в немецкой военной идеологии произошли известные изменения. Раньше, в ходе первой мировой войны и непосредственно после нее, для немецкой военной идеологии характерной чертой была недооценка танков. Так, например, даже в конце первой мировой войны в немецкой печати можно было встретить такую оценку танков: «Танки — это нелепая фантазия и шарлатанство; машины-чудовища только на короткое время поражают солдат, но вскоре здоровая душа доброго немца успокаивается, и он с легкостью борется с глупой машиной». Недооценка танков продолжалась и после первой мировой войны.
В новой войне за мировое господство ставка, наоборот, делалась главным образом на танки и авиацию. Для последовательного разгрома своих противников по частям, «по очереди», молниеносными ударами необходимы были наиболее дальнобойные и быстроподвижные боевые средства. Такими боевыми средствами были признаны танки и авиация.
Таким образом, новая «молниеносная война», подготовляемая фашистской Германией, мыслилась немецкими военными теоретиками в первую очередь как танковая война.
Делая ставку на наиболее современные боевые средства, применяемые при этом в огромных массах, и пытаясь этим исправить кое в чем стратегию, немецкие танковые теоретики, тем не менее, не отошли от основных старых и порочных, уже опровергнутых историческим опытом принципов немецкой военной идеологии. В теории «молниеносной» танковой войны сохранились: внезапное, вероломное нападение; подчинение стратегии тактике; авантюристическая ставка на временные факторы, пренебрежение постоянно действующими факторами; однобокая подготовка только к наступательным действиям и т. п.
Крупнейшим пороком немецкой теории о роли танков в современной войне явилась неправильная оценка роли родов войск. В связи с тем, что ставка в первой мировой войне на превосходство немецкой артиллерии провалилась, а в «молниеносной войне» для артиллерии, требующей значительного времени для подготовки и боевого применения, достойных задач не предвиделось, роль и значение артиллерии недооценивались. Этим и объясняется отставание германской армии от Советской Армии в качественном и количественном развитии артиллерии, которое немцам не удалось ликвидировать до самого конца войны, невзирая на отчаянные усилия. Подобным же образом недооценивалась пехота. Для нее предназначались лишь задачи оккупационного порядка. Задачи разгрома противника возлагались исключительно на танковые войска и входящую в их состав не особенно многочисленную моторизованную пехоту.
Из всех родов войск только авиация признавалась достойным партнером танков. В этой области известная теория авиационной войны Дуэ по существу была приспособлена к танковой войне.
Таким образом, в отличие от всех прочих родов войск, танки признавались главным и основным родом войск. Именно танки при поддержке авиации стремительными и глубокими маневренными действиями должны были «молниеносно» проникнуть вглубь неприятельской страны, к ее жизненно важным центрам, и, таким образом, выиграть войну по существу одной операцией. При этом теоретически подразумевалось, что вражеские войска поражаются попутно, «на ходу», а в практике немецкая пространственная стратегия часто совершенно игнорировала войска противника, за что ей и пришлось жестоко поплатиться.
В свете сказанного известный интерес представляет формулировка целей и задач операции, данная в приказе войскам 2-й немецкой танковой армии перед вторжением в пределы Советского Союза. В этом приказе говорилось, что после удачного прорыва через русские пограничные заставы на Буге основная задача армии будет состоять в непрерывном движении, без отдыха — день и ночь, до тех пор, пока хватит горючего, используя полностью моторизованные силы и не обращая внимания на угрозу флангам. Ближайшая цель операции — захват Минска. В дальнейшем армия продвигается безостановочно в район Смоленска и открывает путь на Москву.
Трудно придумать лучшую иллюстрацию авантюризма пресловутой «пространственной» немецкой стратегии.
Естественно, что неправильная оценка роли родов войск влекла за собой неправильное использование их и искаженное взаимодействие, не отвечающее основным боевым свойствам каждого рода войск.
Ставка на подобную авантюристическую «пространственную» стратегию привела, кроме того, к тому, что весь многочисленный немецкий танковый парк создавался для ведения войны в основном по дорогам. Ряд важных боевых свойств танков (например, толщина брони, мощь вооружения, способность преодолевать трудные препятствия и гибко маневрировать на поле боя, надежность механизмов) был принесен в жертву скорости их движения, которая в «молниеносной войне» должна была решать все.
Однобокая и шаблонная стратегия и тактика неизбежно привели к созданию подобной боевой техники. С такой шаблонной тактикой, дефективной стратегией и порочной общей теорией о роли танков в современной войне немцы начали вторую мировую войну.
Немецкие танковые «теоретики» Эймансбергер и Гудериан строили свою теорию на основе ведения войны массовой армией, в составе которой главным родом войск являлись танки, а все остальные должны были работать в интересах танков и для обеспечения их действий. В этом, в известной мере, сказались взгляды Фуллера и Зольдана. Танковые войска, какими бы многочисленными они ни были, все-же гораздо легче было укомплектовать отборным, классово надежным, стойким и наиболее преданным фашизму личным составом, чем насытить в достаточной мере таким составом пехоту. Подобные, особо отборные танковые войска, по мнению фашистских «теоретиков», лучше всего могли обеспечить осуществление авантюристического плана «молниеносной войны» и обеспечить поражение противника прежде, чем он успел бы сосредоточить и развернуть все свои силы. Даже к концу второй мировой войны подавляющее большинство немецких танковых дивизий было именными дивизиями «СС», и по принципу скорой помощи их бросали с места на место для осуществления, попыток (в подавляющем числе безуспешных) остановить наступление Советской Армии.
Таковы основные идейные истоки немецкой теории о роли танков в современной войне, т. е. по существу — о современной танковой войне.
Вся эта теория, несмотря на то, что она опиралась на современную боевую технику — танки и авиацию, — была насквозь пронизана порочными положениями реакционнейшей немецкой военной идеологии с ее стремлением назад, к старому и отжившему.
В области стратегии, оперативного искусства и тактики немецкая теория о роли танков, их применении и действиях заимствовала ряд правильных положений у Советской Армии, которая первая создала стройную и современную теорию применения и действий родов войск в бою и операции.
К таким заимствованным правильным положениям можно отнести: 1) признание необходимости насыщения современной массовой армии боевой техникой — танками и авиацией; 2) признание необходимости массирования танков и создания высокой плотности насыщения танками боевых порядков; 3) основные принципы построения, боевых порядков танков и планирования боя и операции на значительную глубину; 4) признание в принципе необходимости взаимодействия танков с другими родами войск (хотя конкретное содержание и характер этого взаимодействия толковались неправильно и извращенно); 5) широкое применение воздушно-десантных войск и взаимодействие с ними танковых войск.
Однако эти правильные положения не смогли спасти немецкой теории о роли танков в целом, потому что немецкая танковая доктрина в целом была порочной в своей принципиальной основе. Порочной была и авантюристическая «пространственная» стратегия. Тактика была шаблонной, однобокой — только наступательной. Как уже указывалось, отрицалось значение военной теории и военной науки, подменяемых «гением» больших и малых вождей.
Первая развернутая боевая проверка в Польше, а затем во Франции, Бельгии и Голландии дала немецким танковым войскам исключительный успех. Казалось, что полностью подтверждается правильность немецкой теории танковой войны и «пророческое предсказание» Эймансбергера, который в книге «Танковая война» еще в 1934 г. писал: «В настоящее время перевес в численности быстроходных дивизий (т. е. танковых и моторизованных. — А. Ш.), а основными являются теперь именно они вместе с авиацией, проявится относительно времени и. пространства — совершенно иным образом; он может повести к поражению совершенно неслыханных масштабов».
Фашистская пропаганда использовала эти легкие успехи для создания мифа о непобедимости германских танковых войск и армии в целом. За туманом пропаганды остались скрытыми те своеобразные и исключительно благоприятные условия, в которых первоначально проверялась теория «молниеносной танковой войны». К таким условиям относились прежде всего: 1) близорукая и предательская политика основных, капиталистических государств — мюнхенцев, которые потворствовали фашистской Германии, надеясь таким путем повернуть в дальнейшем войну против Советского Союза; 2) предательство правящих кругов, подвергшихся нападению стран, боявшихся своего народа и его вооружения больше, чем немцев; 3) предательство и нежелание воевать против немецко-фашистских войск реакционной части офицерства и высшего военного командования; 4) внезапность нападения и широкая заблаговременная подготовка к активной помощи танковым войскам и авиации немецко-фашистской агентуры в странах-противниках Германии; 5) отсталость стратегических, оперативных и тактических взглядов и недостаточная опытность руководящих офицерских кадров в армиях стран, подвергшихся агрессии; 6) бедность и отсталость оснащения этих армий современной боевой техникой.
Легкие успехи немецких танковых войск привели к тому, что недостатки и пороки в стратегии, тактике и теории танковой войны в целом остались невыявленными, а фашистское командование и войска уверовали в идеальность немецкой теории, так же как в непобедимость немецкой армии.
Окрыленный быстрыми и легкими успехами в Польше и Западной Европе, германский генеральный штаб не задумывался над действительными причинами этих успехов. Для вероломного, внезапного удара по Советскому Союзу было собрано возможно больше танков, включая и танки оккупированных стран. Все эти танки, в том числе и немецкие, по качеству намного уступали советским танкам, вдобавок значительная часть этого сборного танкового парка состояла из крайне устаревших и не отвечающих современным требованиям типов боевых машин.
Немецкие танки были предназначены главным образом для войны по дорогам, больше для быстрого движения, чем для серьезного боя (броня, маневренность).
С точки зрения фашистского руководства, для осуществления авантюристического плана «молниеносного» сокрушения Советского Союза в течение полутора-двух месяцев вполне должно было хватить выставленных 14 с лишним тысяч танков. Незачем было поэтому подготовлять производство более совершенных боевых машин, вдобавок для этого не было времени. Это характерное для немецкой военной идеологии пренебрежение к резервам привело к тому, что после позорного провала плана «молниеносной войны» германская армия не была в состоянии до конца войны догнать Советскую Армию по качеству своего танкового вооружения, а вскоре безвозвратно потеряла и количественный перевес. Так же обстояло дело и с артиллерийским вооружением.
Настоящая боевая проверка всей немецкой теории танковой войны, стратегии и тактики началась лишь после вероломного нападения Германии на Советский Союз. Только Советская Армия, опираясь на мощь своего социалистического государства и морально-политическое единство всего советского народа, сплоченного вокруг партии Ленина—Сталина, оказалась таким противником, который показал всю порочность и несостоятельность как немецкой теории, так и ее практического осуществления.
Согласно плану «молниеносной войны», как известно, четыре немецких танковых армии должны были покончить с Советским Союзом в полтора-два месяца и в течение этого короткого времени дойти до Урала. Для этого они нацеливались: одна — на Киев—Ростов; две — на Минск—Смоленск—Москву и одна — на Ленинград.
Хотя первоначальные временные успехи немецко-фашистских войск и были использованы фашистской пропагандой в качестве подтверждения правильности теории танковой войны, на самом деле план «молниеносной танковой войны» позорно провалился. Не удалось ни быстрое глубокое вторжение,ни окружение таким путем основных сил Советской Армии.
Советские танковые соединения, расположенные в приграничных районах, взаимодействуя с другими родами войск, в освобожденных Западной Белоруссии и Западной Украине, первыми приняли на себя сильнейший удар фашистских танковых масс.
Несмотря на огромный численный перевес немецких танков, советские танкисты, используя в полной мере качественное превосходство наших танков, сорвали выполнение немецкими танковыми армиями плана ведения войны по дорогам. В ожесточенных танковых боях врагу были нанесены огромные потери, его продвижение все больше замедлялось, выигрывалось время для развертывания основных сил Советской Армии. Теория «молниеносной войны» стала терпеть провал.
Временным успехам врага помогало то, что Советская Армия должна была бороться против немецкой армии один на один. Германия имела против себя лишь советский фронт, что обеспечивало ей исключительно благоприятные условия для ведения войны.
Кроме того, фашистская армия имела почти двухлетний боевой опыт применения огромных масс боевой техники.
Несмотря на это, советские войска, умело используя поддержку своих танковых Соединений, износили немцам весьма чувствительные потери, истощали их силы и обескровливали их, подготовляли условия для контрударов и последующего перехода в общее контрнаступление.
Вместо достижения за полтора-два месяца Урала и успешного решений исхода войны немецко-фашистские танковые войска, притом уже не одни, а подпираемые пехотой и артиллерией, пробивались до подступов к Москве свыше пяти месяцев. В результате упорного сопротивления советских войск все больше и больше снижался темп наступления противника. Так, например, среднесуточный темп продвижения немецко-фашистских войск, возглавляемых танками, в 1941 г. составлял: в июне—июле — около 20 км, в октябре — 7—9 км, а в ноябре — только 2—3 км. Общий средний темп «молниеносного» танкового наступления до подступов к Москве не превышал 5—6 км в сутки. Уместно напомнить, что армия Наполеона в 1812 г. примерно то же расстояние прошла пешком, делая в среднем около 10—11 км в сутки.
Уже в ноябре 1941 г. товарищ Сталин сказал, что «... факты, однако, показали всю легкомысленность и беспочвенность «молниеносного» плана. Теперь этот сумасбродный план нужно считать окончательно провалившимся».
Провалились надежды фашистской Германии на изоляцию Советского Союза, на непрочность советского строя и советского тыла, на слабость советских Вооруженных Сил. Уже первые месяцы войны показали несравненное моральное превосходство Советской Армии, непрерывно нарастающее усиление и укрепление Советской Армии и советского тыла.
По мере нарастания сил и масштаба контрударов советских войск, а тем более с началом генерального наступления наших войск, все больше и больше выявлялись дефекты и пороки немецкой теории танковой войны, недостатки стратегии и тактики, крупнейшие недостатки в боевой технике.
Товарищ Сталин, говоря о стратегии и тактике немецкой армии, указывал 23 февраля 1943 г.: «У немцев в этом отношении далеко не все благополучно. Их стратегия дефективна, так как она, как правило, недооценивает сил и возможностей противника и переоценивает свои собственные силы. Их тактика шаблонна, так как она старается подогнать события на фронте под тот или иной параграф устава. Немцы аккуратны и точны в своих действиях, когда обстановка позволяет осуществлять требования устава. В этом их сила. Немцы становятся беспомощными, когда обстановка усложняется и начинает «несоответствовать» тому или иному параграфу устава, требуя принятия самостоятельного решения, не предусмотренного уставом. В этом их основная слабость».
Дефекты немецкой теории танковой войны, так же, как и недостатки их стратегии и тактики, стали выявляться с первых же дней Отечественной войны. Как только активная оборона наших войск заставила немецкие танки сойти с дорог и вести бой вне дорог, обнаружились технические недостатки немецких танков и несравнимое превосходство наших боевых машин. Доказательством является хотя бы тот факт, что немцы начали войну, имея на вооружении в основном танки Т-II и Т-III, а к концу войны должны были перевооружить свои танковые войска новыми типами танков; в то же время Советская Армия начала войну и закончила ее, имея основным типом танка превосходную боевую машину Т-34. Не менее убедительным показателем качества боевой техники являются огромные потери немцев в танках. Безостановочное, не считавшееся ни с чем стремление немецких танков вперед приводило к тому, что советские танки и артиллерия огнем из засад уничтожали их. Изолированные действия танков и отставание пехоты приводили к тому, что успехи танков некому было закрепить, а растянутость коммуникаций — некому обеспечивать.
В итоге глубоко вклинившиеся немецкие танки часто уничтожались, а при контрударах советских войск предыдущие успехи немецких танков сводились на-нет.
Уже первые контрудары наших войск в районе Ростова, под Тихвином и особенно под Москвой, отбросившие немцев назад местами более чём на 400 км, развеяли миф о непобедимости немецких войск и неотразимости теории «молниеносной танковой войны» и тактики танковых войск. После Сталинграда и Курской битвы переход Советской Армии в генеральное наступление заставил немецко-фашистскую армию окончательно отказаться от наступательной стратегии и наспех создавать теорию обороны. На лихорадочно создаваемых многочисленных оборонительных рубежах, за разнообразными «валами» немецкие танки должны были обеспечивать стойкость и активность обороны. Для этого немцы часть танков размещали в укрытиях, окопах, приспособленных для этого постройках в качестве огневых точек. Другая часть танков использовалась для контратак.
Однако и оборона не смогла остановить победоносного наступления советских войск, в котором все большее значение приобретали непрерывно растущие танковые и механизированные войска, используемые в гармоничном взаимодействии с пехотой, артиллерией и авиацией, на основе самой передовой сталинской военной науки.
Под влиянием возрастающих неуспехов и огромных потерь немцы пытались выправить некоторые из недостатков своей тактики и стратегии, но и это не помогло им. Советские Вооруженные Силы росли и совершенствовались более быстрыми темпами, чем немцы исправляли свои ошибки. Попытки исправить недостатки заключались прежде всего в поспешной разработке новых, более совершенных образцов танков, в применении танков во взаимодействии с пехотой и артиллерией, в более здравой оценке соотношения сил, в спешном создании самоходной штурмовой артиллерии.
Основные дефекты теории и практики, сохранившиеся в немецко-фашистской армии до полного ее разгрома советскими Вооруженными Силами, особенно дорого обошлись немецким танковым войскам, с помощью которых немцы неоднократно и безуспешно пытались вернуть инициативу и отсрочить свое поражение. Например, только за три месяца зимы 1942/43 г. немцы потеряли свыше 7 000 танков. За 40 дней наступления Советской Армии в январе—феврале 1945 г. немцы потеряли более 4 500 танков. Всего за 3—4 последних месяца войны немцы потеряли до 12 000 танков и самоходных орудий.
Немецкая «теория» о роли танков в современной войне — «теория танковой войны» — потерпела в Великой Отечественной войне полное крушение. Советская Армия и весь советский народ под гениальным руководством великого Сталина вскрыли истинные корни, реакционную сущность и порочность немецкой военной идеологии.
Следует все же подчеркнуть, что крушение этой немецкой теории применения танков ни в какой мере не умаляет возможностей, роли и значения танков в современной войне, операции, в бою. Примером тому служат советские бронетанковые и механизированные войска, примененные на совершенно другой основе — на основе самой прогрессивной советской, сталинской военной науки. В основу советской теории применения танков были положены принципы гармонического их взаимодействия с другими родами войск, в целях использования наиболее сильных и выгодных боевых свойств каждого рода войск. Советская передовая стратегия, оперативное искусство и тактика опирались на наиболее совершенную материальную базу — лучшие в мире советские танки, артиллерию, авиацию и первоклассную советскую пехоту.
При таком использовании советские танковые и механизированные соединения показали в Великой Отечественной войне свою исключительную роль и значение в операциях и бою, в деле полного и окончательного разгрома гитлеровской Германии и империалистической Японии, в сокрушении оружием порочной немецкой теории о роли танков в современной войне.
Танкист. 1948. № 3.
* * *
«В теории «молниеносной» танковой войны сохранились... подчинение стратегии тактике...» — израильский исследователь Шимон Навех (Shimon Naveh) называл это «тактизация стратегии» (tactization of strategy).