канд. ист. наук, старший научный сотрудник Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений имени Е.М. Примакова РАН
БЕЛОРУССКАЯ СТРАТЕГИЧЕСКАЯ НАСТУПАТЕЛЬНАЯ ОПЕРАЦИЯ 1944 г. В ОЦЕНКАХ ПРОФЕССОРА Г.С. ИССЕРСОНА
Вторая мировая война знаменовала доведение принципа тотальности вооруженной борьбы до крайнего предела. Ни до, ни после столь огромные вооруженные массы на сталкивались на полях сражений. Советское оперативное искусство в годы войны с Германией достигло наивысшей точки развития. Его практическим воплощением стала так называемая концепция глубокой наступательной операции, последовательно разрабатывавшаяся в 1920-1930-е гг.
Синтез военно-технической мощи, создаваемой в рамках индустриализации, и передовой оперативной теории должен был привести первое в мире государство рабочих и крестьян к победе в неизбежном эсхатологическом конфликте с империалистическим окружением. Основным стратегическим препятствием на пути решительных наступательных операций виделся позиционный фронт, т. е. хорошо известная по опыту Первой мировой войны статичная и по существу сплошная оборонительная линия, образуемая многомиллионной армией на театре боевых действий. На поиск выхода из такого оперативного тупика советская военная мысль и направила главные усилия.
Для победы в будущей войне следовало научиться не просто подавлять и преодолевать сильно укрепленный фронт в его тактической зоне. Это первоклассные европейские армии к исходу Первой мировой войны, как правило, уже выполняли с большим или меньшим успехом. Перед сильнейшими армиями европейского континента встала задача по созданию эффективного инструмента развития первоначального тактического успеха, наметившегося на переднем крае, в оперативно-стратегическую глубину противника. Переключение тактического прорыва в оперативную плоскость позволяло одним либо несколькими ударами поразить его армию сразу на всю глубину ее расположения в пределах театра боевых действий.
Поиск выхода из тупика стратегической фронтальности осуществлялся по нескольким направлениям. Особое внимание уделялось увеличению огневой мощи, мобильности и того, что можно было бы именовать наращиванием глубины, соответственно, нанесения удара и питания операции. Воображение советских военных ученых рисовало картину новой, порывающей с традициями Первой мировой войны многоэшелонной и многоударной стратегии. Генеральное наступление будущего выглядело почти фантастической комбинацией устремленных к единой цели усилий, расчлененных одновременно по фронту и в глубину.
Решающую роль в доктринальном оформлении новой оперативной концепций сыграл комбриг Г.С. Иссерсон (1898-1976). В характерном для него литературном стиле он изображал операцию будущего в виде последовательных волн океанского прибоя. Эти волны, одна за одной накатывая на берег, должны были соединиться в одном общем потоке и размыть возводимую противником защитную стену позиционного стратегического фронта. «Современная многоактная глубокая операция, — писал Г.С. Иссерсон в программной работе, — не решается одним одновременным ударом совпадающих усилий. Она требует глубокого оперативного наслоения этих усилий, возрастающих по мере приближения ж высшему пункту достижения победы. Глубокое эшелонирование сопротивления вызывает столь же глубокое построение наступления. Это наступление должно уподобиться целому ряду волн, с нарастающей силой набегающих на берег, чтобы размыть и сокрушить его своими непрерывными ударами из глубины»(1). «В одном общем потоке нарастающих оперативных усилий, — продолжал автор, — современное сражение завяжется на фронте и завершится в глубине. Так, волна за волной будут налетать на подходящий, очевидно, в таком же оперативном построении фронт противника. И уже рождается вывод, что конечный успех будет иметь тот, у кого оперативное построение будет глубже. Однако неизбежен момент, когда все эти волны сольются в одном шквале вплотную ставших друг против друга фронтов. Быть может, тогда развитие операции приведет нас вновь к линейному фронту и линейной стратегии. Но и на этом — скорее нормальном в современных условиях этапе, который может весьма скоро наступить, эволюция оперативного искусства потребует иного решения и глубокого фронтального удара из глубины в глубину. Именно здесь требования глубокого построения наступления выступят с новой силой»(2).
__________
1. Иссерсон Г.С. Эволюция оперативного искусства. Изд. 2. М., 1937. С. 73.
2. Там же. С. 82.
Согласно советским оперативным представлениям преодоление позиционного стратегического фронта должно было осуществляться в несколько этапов. В начале наступающие ударные армии, богато оснащенные тяжелой артиллерией и танковыми силами непосредственной поддержки пехоты, должны были взломать сильно укрепленную в инженерном отношении тактическую зону обороны противника, тем самым открыв путь своим механизированным корпусам. Затем в пробитую брешь устремлялся эшелон развития прорыва. Именно он был основой концепции глубокой операции. Решительные действия мобильного эшелона в глубоком тылу противника должны были окончательно опрокинуть его позиционный фронт, лишить фронт и тыл оперативной взаимосвязи и тем самым перевести вооруженную борьбу в маневренную фазу. Перед авиацией ставилась задача атаковать вражеские резервы и узлы коммуникаций с воздуха. Герметичную изоляцию театра военных действий завершали парашютные десанты.
Важно подчеркнуть, что амбициозная концепция глубокой наступательной операции находила лишь косвенное отражение в практической боевой учебе Красной Армии, а потому невольно писалась как бы на вырост. Реальные профессиональные и материальные возможности довоенной РККА мало соответствовали ее высоким требованиям. Это в равной мере касалось и технического оснащения, и непосредственной тактической выучки войск, и общего уровня штабного управления крупными боевыми соединениями.
Если изобразить советскую военную машину 1930-х гг. в виде здания, мы увидим в нем мощный структурный каркас, который в то же время покоился на ненадежном и слабом фундаменте. Этим слабым фундаментом была тяжелая тактическая запущенность войск, которая в значительной степени обесценивала передовые для своего времени положения советских боевых уставов(3).
Тактика, т, е. умение поражать неприятеля в бою, была и остается основой военного ремесла. Г.С. Иссерсон был совершенно прав, когда на страницах «Эволюции оперативного искусства» указывал на то, что любая оперативная теория рискует обратиться в ничто без сокрушающей мощи непосредственного тактического удара(4). Вне этого базового навыка потуги сыграть сложную симфонию войны, как правило, отражаются эхом мелодии «Собачьего вальса». «Как бы подвижны и маневренными были операции, в тактическом масштабе, — утверждал комбриг Г.С. Иссерсон, — всякое соединение окажется перед необходимостью ломать противопоставленный фронт. Тактически каждый бой сведется в конечном итоге к фронтальной атаке. Атака все определяет, все завершает, все разрешает»(5).
___________
3. О системных причинах кризиса боевой подготовки, наблюдавшегося в Красной Армии на протяжении 1920—1930 гг., см. цикл работ современного российского исследователя А.А. Смирнова: Смирнов А.А. Крах 1941 — репрессии ни при чем! «Обезглавил» ли Сталин Красную армию? М., 2011; Его же. Боевая выучка Красной Армии накануне репрессий 1937—1938 гг. Т. 1—2. М., 2013; Его же. «Рассолдаченная» армия; к вопросу о сломе русской военной традиции после 1917 года // Русский сборник. Т. 1. М., 2004. С. 228—236.
4. Иссерсон Г.С. Указ. соч. С. 5.
5. Там же. С. 62.
Вторая системная проблема советской военной организации, последствия которой в 1939—1941 гг. во многом оказались для СССР роковыми, заключалась в оторванности мобилизационной подготовки вооруженных сил от требований, диктуемых условиями международной обстановки. Сложные и замысловатые оперативные узоры предполагалось ткать на грубом и дешевом полотне советской массовой армии с ее врожденными недостатками: медленной мобилизацией, ограниченным набором доступных вариантов стратегического развертывания, слабой подготовкой основной массы резервистов и примитивной тыловой инфраструктурой передового театра.
В будущем общеевропейском конфликте слабая тактическая выучка войск, помноженная на кризис штабного управления, зародившийся в императорской русской армии задолго до революции и далеко не изжитый в советских вооруженных силах, грозили опрокинуть любые оперативные теории. Как писал Г.С. Иссерсон: «Управление современной глубокой операцией заключается, прежде всего в ее организации. Само оперативное искусство как искусство управления становится в современных условиях прежде всего организационным искусством — умением правильно рассчитать, четко организовать и твердо направить. Величайший хаос и крушение под тяжестью собственной массы огромных сил и средств предстоят в том случае, если это организационное искусство окажется не на высоте или откажет хотя бы в одной организационной детали...»(6).
__________
6. Иссерсон Г.С. Указ. соч. С. 93.
Катастрофическое начало Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. закономерно вызвало в советских военно-политических кругах горькое разочарование и глубокое сомнение в отношении прежних концепций. Однако в дальнейшем по мере накопления практического боевого опыта советское командование постепенно вошло во вкус маневренной войны и сполна отплатило немецким «учителям» за уроки, преподанные в 1941—1942 гг. Шедевром советского военного искусства стала операция «Багратион» — начальная фаза грандиозного наступления в центральном секторе Восточного фронта летом 1944 г., увенчавшегося практически полным уничтожением германской группы армий «Центр».
К июню 1944 г. вооруженные силы Германии насчитывали 9,1 млн человек, из которых 4,55 млн служили в полевых войсках. В боевом расписании вермахта числились 324 дивизии (258 пехотных, 34 танковых, 17 танко-гренадерских и 6 парашютных). Примерно 3,13 млн человек находились на Восточном фронте в составе 179 дивизий и 5 отдельных бригад, из которых 23 было танковых и 7 танко-гренадерских. Всего на советско-германском фронте вермахт держал 5 250 танков и штурмовых орудий, 2 796 боевых самолетов и 48 635 орудий, т. е. 71 % артиллерии, 57 % бронетехники и 51 % авиации. Лишь 30—35 % совокупного боевого потенциала Германии было задействовано за пределами Восточного фронта(7).
_____________
7. Connor W.M. Analysis of Deep Attack Operations. Operation «Bagration», Belorussia 22 June — 29 August 1944. Fort Leavenworth, 1987. P. 9—10.
Г.С. Иссерсон с полным на то основанием считал теорию глубокой наступательной операции своим главным научным детищем. Однако в годы Великой Отечественной войны ему было не суждено занять в армии старшие командные позиции и проверить ее боевой практикой. Вместо фронта Иссерсона, как известно, ожидала тюрьма. Выйдя на свободу после пятнадцатилетнего заключения, отставной полковник начал упорную борьбу за восстановление собственного имени в истории советской военной науки. Одним из эпизодов этой долгой борьбы стало выступление на конференции Военно-научного общества при Центральном Доме Советской Армии, посвященной 20-летнему юбилею начала Белорусской стратегической наступательной операции. Эта конференция состоялась 15 мая 1964 г. В моральной атмосфере, установившейся в советском обществе в послевоенные десятилетия, само право Г.С. Иссерсона выступать с независимыми и в определенном смысле критическими оценками событий войны было отнюдь не очевидным. Тем не менее, используя предоставленную ему официальную трибуну, пожилой профессор стремился вновь привлечь внимание к своим блестящим военно-теоретическим работам 1930-х гг. На страницах данной статьи я хотел бы познакомить читателя с авторизованной стенограммой этого выступления, датированной 1 июня 1964 г. Она хранится в личном фонде Г.С. Иссерсона в Российском государственном военном архиве: Ф. 40871. Оп. 1. Д. 35. О белорусской операции 1944 г. Стенограмма выступления на конференции ВНО при ЦДСА. Авторизованная машинопись. 1 июня 1964 г. Л. 1—19. Документ публикуется впервые. Стилистика оригинала сохранена. Грамматика и пунктуация приведены к современным требованиям. Добавления, сделанные рукой автора, или наоборот вычеркнутые им фрагменты текста даются в примечаниях. В квадратных скобках [ ] приводятся дополнения публикатора.
* * *
Выверенная стенограмма выступления профессора Г.С. Иссерсона на конференции Центрального Военно-Научного общества 15 мая 1964 г.
Председатель — генерал-полковник [В.И.] Вострухов(8)
Слово имеет профессор Г.С. Иссерсон
Товарищи генералы и офицеры!
По воле судеб мне не довелось быть участником Белорусской операции и Великой Отечественной войны. Поэтому мое выступление несколько осложнено. Но до войны мне пришлось вместе с рядом товарищей, которых я вижу здесь, участвовать в разработке глубокой операции. Эта теория получила в Белорусской операции великолепное и наиболее полное осуществление, и я наглядно представляю себе ход ее событий, как будто наблюдал их с воздуха, как они в действительности протекали с берегов Западной Двины и Днепра до берегов Немана и Западного Буга. Это и побудило меня обратиться с просьбой к нашему уважаемому председателю предоставить мне слово, чтобы поделиться некоторыми теоретическими вопросами, выдвинутыми этой операцией, которые, на мой взгляд, не могут остаться в тени, имеют существенное значение и должны привлечь наше внимание. Разрешите, однако, сначала поделиться некоторыми мыслями о нашей конференции.
____________
8. Вострухов Владимир Иванович (1895—1971), советский военачальник, генерал-полковник. В 1943—1945 гг. — заместитель командующего 2-го Украинского фронта по тылу. В 1949—1953 гг. — начальник тыла ВВС СССР.
Конференции военно-научного общества, посвященные выдающимся событиям Великой Отечественной войны, завоевали себе уже прочный авторитет и имеют, несомненно, большое значение для развития нашей военно-научной мысли. Но эти конференции могут иметь различный характер. Можно поставить себе задачу на них рассказывать, углублять и уточнять фактические сведения происшедших событий; тогда эти конференции будут носить описательный исторический характер. Можно и в более непринужденной обстановке, даже со стаканом чая, наподобие телевизионного «Огонька» организовать свободную беседу, в которой бойцы вспоминают минувшие дни. Тогда это будут вечера воспоминаний, тоже не бесполезные. Но можно на этих конференциях выдвигать большие и важные теоретические вопросы, поставленные опытом обсуждаемых операций; в этом свете критически их исследовать и выявить все то новое, что они внесли в военное искусство. А внесли они очень много нового.
Большой авторитет военно-научного общества и высококвалифицированный состав его участников, занимавших высшие командные посты во время войны, дает нам право и возможность именно такой теоретический характер придать нашим конференциям и поднять их тем на более высокий научный уровень. Именно в этом свете мне хотелось бы выдвинуть несколько теоретических вопросов, связанных с Белорусской операцией. Я не смогу их разрешить в предоставленное мне время, но постараюсь их конкретно поставить.
Первый вопрос — стратегический, второй вопрос — оперативный, третий вопрос касается управления, вернее, планирования операции.
О СТРАТЕГИИ 1944 Г.
События, разыгравшиеся в июне 1944 г. на 1000-километровом фронте между Западной Двиной и Припятью, являются выдающимся актом советской большой стратегии, впервые в таком виде и в таком масштабе осуществленной советским военным искусством. Белорусскую операцию как акт этой стратегии нельзя рассматривать только в своих рамках. Ее место, роль и значение можно уяснить себе только в масштабе всего вооруженного конфликта, на котором в 1944 г. была проведена целая серия, комплекс, комбинация ударов на самых различных направлениях, иногда очень далеко отстоявших друг от друга, но тем не менее имевших один общий стратегический смысл, который объединял их в одну единую стратегическую кампанию 1944 г. — термин, который, как мне кажется, нужно внести в нашу теорию военного искусства, потому что одно понятие стратегической операции, являющейся только составной частью такой «стратегической кампании», является уже недостаточным для понимания явлений современной стратегии ведения войны и не охватывающим всего масштаба вооруженной борьбы.
Это явление большой советской стратегии было в известной степени новым, не имеющим прецедента в истории прошлых войн, и заключается оно в том, что мы отошли от стереотипных методов искать решения прорыва современного фронта на одном каком-то участке и на одном направлении и в интегрированном масштабе стратегических операций наносили эти удары на всем огромном фронте от Кольского залива до Черного моря. Это была многоударная стратегия как новое явление по сравнению с одноударной стратегией, которой упорно до конца придерживались немцы, показав весь свой консерватизм и отсталость.
Мне кажется, что, говоря о Белорусской операции, чрезвычайно важно уяснить себе этот вопрос, потому что эта операция является только звеном и одним актом в общей стратегической кампании 1944 г. и до сего времени называлась в наших исторических описаниях «пятым ударом» из десяти ударов этой кампании. Мы сейчас как будто отказываемся от названия «десяти ударов», и это, возможно, имеет свои основания. Но нужно иметь в виду, что для характеристики многоударной стратегии 1944 г. нам придется тогда эту терминологию чем-либо заменить. Ибо когда мы все удары 1944 г., распространенные на огромном фронте с севера на юг, рассматриваем в их общей связи по тем последствиям, которые они принесли, то мы видим, что они имели единый стратегический смысл — расшатать, сдвинуть, прорвать и уничтожить весь противостоящий фронт противника и, как отдельные ручьи и притоки, слились в конечном итоге в общее русло и общий поток, который привел нас в логово фашистского зверя — в Берлин. Это была, таким образом, общая стратегическая кампания в новом понимании этого понятия, состоящая из системы ударов как новой формы многоударной стратегии(9).
____________
9. Рукой Г.С. Иссерсона вписано на полях: «До сих пор понятием “кампания” пользовались в стратегии для обозначения военных действий, веденных на определенном театре в определенный период времени. Так, мы говорили, например, о зимней кампании 1915 года в Польше или летней кампании 1916 года на Юго-Западном фронте и т. п.».
Такое стратегическое решение было найдено и осуществлено нашим военным искусством впервые, потому что, если обратиться к истории, то мы увидим, что немцы, имея перед собой в 1918 г. во Франции 700-километровый фронт, искали всегда решения на одном каком-то участке: сначала в марте месяце в Пикардии на участке в 60 км; затем они перенесли удар к югу и, наконец, в июне месяце на Марну. Все это со значительными промежутками во времени, без какой-либо оперативно-стратегической связи между этими ударами, нигде не имевшими сколь-нибудь решительного оперативного и тем более стратегического результата. Когда-то я назвал эту стратегию «стратегией буйвола», потому что она напоминала, как безмозглое животное с яростью бьется в одно место стены и может в ней пробить, конечно, только одну дыру, через которую само не в состоянии пролезть.
В 1941 г. немцы выступили, правда, с клиньевыми ударами на нескольких направлениях, охватив большой стратегический фронт. Но такой стратегии они могли придерживаться лишь до тех пор, пока им не был противопоставлен организованный фронт советских вооруженных сил. Когда же это случилось, они вернулись опять к своим стереотипным методам 1918 г. и искали решения на каком-то одном участке огромного фронта и на одном направлении: сначала под Волгоградом, а потом в 1943 г. на Курской дуге. Но эта одноударная стратегия уже давно была обречена историей в условиях огромных многотысячекилометровых фронтов, потому что нокаутировать такой фронт одним ударом в одном месте в современной войне невозможно. Такой стратегический нокаут ушел в предание истории и нити его консерватизма тянутся в далекие прошлые времена, когда основой наполеоновской стратегии являлся удар в одном пункте.
Все преимущество и огромный прогресс нашей стратегической мысли и нашего военного искусства сказались в 1944 г. в том, что мы добивались решения не на одном участке и не одним ударом, а перешли к стратегии множественного удара на ряде направлений всего стратегического фронта и, чередуя, увязывая и объединяя эти удары, сыпавшиеся один за другим, расшатали, сдвинули и прорвали весь немецко-фашистский фронт. Таким образом мы обосновали и утвердили систему многоударной стратегии. В этой системе Белорусская операция является крупным и решающим на данном отрезке времени звеном, тесно связанным с тем, что произошло до нее и что произошло после нее.
Важной предпосылкой операции была предшествовавшая ей операция на Правобережной Украине, далеко выдвинувшая уступом вперед 1-й Украинский фронт. Это дало возможность 1-му Белорусскому фронту занять столь выгодное охватывающее положение для непосредственного удара по коммуникациям всего «Белорусского балкона», как его называли немцы. Но и сама Белорусская операция создала чрезвычайно важные предпосылки для значительного расширения масштабов и фронта стратегического наступления, приведя его в движение на большом протяжении от Финского залива до Карпат. Таким образом, Белорусская операция имела весьма большое значение во всей системе многоударной стратегии 1944 г. и занимает в ней особое место.
Именно на Белорусском театре военных действий была решена одна из основных задач нашей большой стратегии, и этого именно не поняло немецкое командование. Оно ожидало наш главный удар с выступа 1-го Украинского фронта, потому что исходило из предвзятой концепции одноударной стратегии. Ибо, если искать решения в 1944 г. на одном каком-то направлении, то этот выступ был формально стратегически наиболее выгодным для нанесения удара, так как вел по кратчайшему направлению на Люблин — Варшаву. Но немцы ошиблись, потому что не поняли смысла нашей многоударной стратегии, которая решала свои задачи на ряде направлений, находившихся в общей стратегической связи. Из всех этих направлений Белорусское являлось в начале лета 1944 г. основным, так как именно здесь находился основной позвонок всего спинного хребта немецкого фронта. Здесь этот хребет был сломлен и была решена ведущая стратегическая задача 1944 г., обусловившая все последовавшие за ней удары этого года на других направлениях.
Это было непростой проблемой — на многих тысячах километров фронта определить основные операционные направления, оценить их сравнительную важность, установить сроки и очередность их введения в действие и затем увязать их в одной общей стратегической кампании. Эта сложная задача большой стратегии была нашим командованием в 1944 г. решена блестяще.
Белорусская операция раскрывает в этом отношении все значение выбора главного стратегического направления в современной войне и решает один из важнейших вопросов многоударной стратегии, являющейся краеугольным камнем советской военной науки, — это вопрос о выборе направления главного удара(10).
___________
10. Далее следует машинописный абзац, вычеркнутый рукой Г.С. Иссерсона: «Товарищи, несколько отклоняясь от темы, мне хотелось бы сказать, что выступления, имевшие место на конференции, на мой взгляд, несколько умалили Белорусскую операцию, и мне хотелось поэтому показать то огромное значение, которое она имела, и то новое, что она внесла в военное искусство и в нашу стратегию».
Подводя итоги этого вопроса, можно сказать, что 1944 г. был годом осуществления и утверждения нашей новой стратегической школы большой интегральной стратегии множественного удара или — многоударной стратегии. Эту стратегию открыла своим большим масштабом и большими последствиями Белорусская операция, и в этом заключается ее большая стратегическая ценность и историческое значение для развития современного военного искусства и военной стратегии.