Полторак С.Н. Забытая историография советско-польской войны 1920 года.
Б. Шапошников — На Висле. К истории кампании 1920 г. Издание ГВИЗ. Москва, 1924 г. 206 стр. 24 схемы.
— Да, ведь, это положительно классический материал для А. А. Свечина и его питомца — «Безмолвного фронта». Вот тут и пишите после этого книги! — неминуемо воскликнет читатель, просмотрев работу Б. Шапошникова. А в начале вопрос стоял значительно проще. М. Тухачевский выпустил брошюрку «Поход за Вислу». Работа излагала операции Кр. армии против белополяков летом 1920 г. так, как это рисовалось командованию 3апфронта. Правда, анализ автора в значительной степени субъективный, и тема недостаточно разработана. Но что же из этого? Нужно было ожидать обстоятельного разбора-очерка с фактами и данными на печатном листе. Тем с большим основанием мы могли приветствовать труд Б. Шапошникова, стоявшего у руля оперативного руководства и по праву называющего себя участником кампании лета 1920 г. Но надежды не оправдались: работа Б. Шапошникова никак не отвечает на запросы читателей. Это — скорее публицистический памфлет, но отнюдь не объективный разбор боевой операции.
Мы готовы поверить в самые лучшие чувства автора по отношению к работе М. Тухачевского в позволяем себе привести доподлинно некоторые из наиболее искренних его устремлений. «...Не с критикой ради критики, не с целью умаления труда М. Тухачевского мы взялись за перо. Нашим искренним намерением является дополнить его книгу теми данными, кои ускользнули от его внимания или не были ему известны, как материалы других штабов» (стр. 7). «Всегда бывает приятно откликнуться на призыв боевого товарища» (стр. 8). «Мы преследуем своей работой другую задачу — на историческом примере познать искусство ведения войны, а не выяснять правых и виноватых. Это меньше всего нас интересует для практической работы» (стр. 56). «Мы далеки от того, чтобы привешивать нашей стратегии 20 г. ученые ярлыки — стратегии авантюристической или стратегии масляного пятна, как это делают иные нам современники» (стр. 205)... А немного позднее цитата из т. Троцкого о необходимости критики. Все очень скромно.
Но только непонятно одно: почему же при столь благих намерениях получилась такая оригинальная конструкция работы? Во-первых, весь труд является сплошной критикой оперативных распоряжений командования Запфронта и личных взглядов М. Тухачевского. Во вторых, работа проникнута явной тенденцией опровергнуть все до единого положения автора брошюрки «Поход за Вислу», для чего призваны на службу философы, полководцы, историки и даже целые военные эпохи. Как это делается, — мы сейчас покажем.
При определении направления главного удара в момент Варшавской операции, М. Тухачевский высказывает следующие мысли: «Удар в центре, еа Варшаву, непосилен, остается разгром флангов. Выходя на левый фланг, мы угрожаем основной коммуникации поляков (Данцигской). Кроме того, здесь мы не должны делать перегруппировок (выигрыш времени) и менять своей коммуникации. Невыгоды этого направления: обходящие части становились тылом к. Вост. Пруссии, и их оперативная свобода, при неудаче, уменьшалась. Атака правого фланга требовала прорыва армиями Запфронта всего польского стратегического фронта, что, кроме учета превосходства сил противника, требовало форсирования Вислы в том же месте. Затем, нам было нужно изменять коммуникацию на Клещели и Брест, что противник мог не позволить. Наступление двумя группами также невозможно в виду нашей численной слабости. Оставалась атака левого фланга при поддержке Юго-зап. фронта на люблинском направлении» (цитируем сжато).
Критикуя мнение Тухачевского, Б. Шапошников упорно утверждает: I. Шансы взять Пражский тет-де-пон все же были; так говорит и т. Путна, а Суворов так-таки и взял Варшаву. II. Данцигский коридор не представлял надежного пути связи Польши с внешним миром. Коридор важен был Польше только на случай поражения на Висле. Никакой выгоды для победы коридор нам не давал. III. Левый фланг поляков прикрывался рекой Вкра, позади — крепость Новогеоргиевск. Для его атаки нужны крупные силы, а у нас их не хватало. IV. Время на перегруппировку было, а нарушение принципа внезапности — пустяки: все равно поляки знали (что-то подобное говорил и Фалькенгайн!). V. Наполеон высказывался за перемену коммуникации, теория тоже; в 1806 г. Наполеон организовал вторую коммуникацию, в 1831 г. Дибич также перенес операционную линию (а мы чем хуже?). VI. Висла южнее Варшавы не страшна. Автор книги сам ее переходил у Солец в 1913 г. В 1831 и 1914—15 г. г. тоже переходили (стр. 119—132).
Каково? Что осталось от положений М. Тухачевского? — Ноль! И так от начала и до конца книги. От момента подготовки операции, выбора основного направления (открывать Игуменские или Смоленские ворота?) и до руководства отходящими частями после поражения. Но, оказывается, это — не критика: «Мы отнюдь не порицали принятого плана фронтом, но лишь только показывали, что он не вел к быстрому решению, каковое требовала обстановка и сопряжен был с известным риском» (стр. 142), — успокаивает нас Б. Шапошников.
В стремлении во что бы то ни стало доказать абсурдность положений автора статьи «Поход за Вислу» Б. Шапошников использовал все средства. Громовым критиком чуть ли не всех положений выступает сам философ войны — Клаузевиц, благо он так витиеват, что, при желании, его можно пристегнуть куда угодно. Тут и Шлиффен, и Мольтке, и Наполеон, и Ардан-де-Пик, и Толь, и Людендорф, тут и империалистическая война и Польско-Русская 1831 г. и все, что хотите. Примеры и цитаты «авторитетов» даются на каждой странице. Дело иногда доходит до совершенно несерьезных построений. Так, силясь ослабить впечатление от ненормального взаимодействия Западного и Ю.-зап. фронтов, автор пишет: «История войны 1831 г. показывает, что даже тогда, тогда наши армии дойствовали к западу от Буга, разделение на 2 фронта не особенно тормозило операции и, во всяком случае, не содействовали их срыву. Между тем, в те времена у нас не было и такой связи, которую мы имели в 1920 г., хотя бы даже работавшую плохо. Заверяем автора «Поход за Вислу», что в 1831 г. ни Дибич, ни Паскевич не имели иных средств связи, кроме конных вестовых да фельдъегерей на подводах, однако, все время поддерживали теснейшую связь с Крейцом, а затем и Редигером, действовавшим в Люблинском воеводстве» (стр. 91). Ну, разве это не аргумент? И почему вы, т. Тухачевский, не догадались послать ординарца из Смоленска в Кременчуг?
Кроме того, как нам кажется, работа навряд ли выигрывает и от несметного количества передержек. Когда автор очень упорно доказывает, что война с Польшей началась не в 1920 г., а в 1918 г. (стр. 9—10), а Врангельский фронт даже превалировал над Польским (стр. 105), получается впечатление придирки и предвзятости.
Критикуя замысел майского наступления, называя его (по Клаузевицу) «мыльным пузырем», считая «истинной» причиной предпринятого наступления «область душевную» (опять же по Клаузевицу), «т.-е. отсутствие веры в стойкость своих войск» (стр. 13), Б. Шапошников явно подтасовывает факты. Не совсем убедительны, если не сказать — совершенно не верны, заявления, что «центром правящей партии является Краков, а не Варшава, и что лишь с падением первого решался вопрос о поражении Польши» (стр. 29). Изыскивать причины наступления белополяков в Ивангородском направлении в том, что Пилсудский — воспитанник австрийского генштаба — «не раз мерил расстояние от Кракова на Ивангород» (стр. 30) и оправдывать неудачи I конармии под Львовым тем, что «со времени похода Богдана Хмельницкого Львов являлся тем «гибельным местом», на котором «кажинный раз» «спотыкались русские армии» (стр. 92) — это значит заниматься метафизикой.
Впрочем, у автора не оставалось иного пути. Когда «требуется доказать» и не хватает «реальных данных», приходится пользоваться всеми средствами. Отсюда, помимо передержек, в книге много противоречий. «…соотношение средств предопределяло и характер действий — нужны были быстрые и решительные действия, дабы затем в деморализованной армии и в занимаемой стране развивались классовые противоречия», — повествует автор на 54 стр. И вместе с тем указывает на необходимость сложнейших перегруппировок, а в целях подтягивания резервов предлагается: «очевидно, что нужна была или остановка армий до Буга, или же хорошая работа железных дорог» (стр. 85). Как известно, последнего у нас не было, и, значит, Ш. склонен допустить задержку в наступлении.
На другой странице (126) автор, говоря об избранном командованием Запфронта северном направлении, указывает: «если выискивать выгоды этого направления, то мы их находим, но не в наступательном образе действий, а в обороне». Но, — более того, — автор книги, повидимому, вообще не верит в наступление. Вот что он вам говорит: «Итак, не только истощенным и ослабленным войскам Западного фронта приходилось иметь дело с превосходным в числе противником, но и на всем фронте мы почти в два раза в численности уступаем противнику, и при всех остальных равных условиях, по только-что изложенной теории, не могли расчитывать на успех» (стр. 116). На вопрос, где же лучшее решение, автор (стр. 148) отвечает: «это решение для нас в смысле победы отпадало», а при известных условиях приводило лишь к «отчаянному удару».
Следует обратить внимание еще на одну невязку. По не совсем понятным для нас причинам, автор пришел к необходимости сообщить читателю о методах управления операциями в кампании лета 1920 г. и даже написал по этому поводу две главы. Для этого он демонстрирует пред нами эпизод из империалистической войны — распрю между Фалькенгайном и Гинденбургом в вопросах операций на Восточном (русском) фронте в 1915 г. Почему притянут данный факт, — мы никак не догадаемся, так как он является далеко не выигрышным для автора. Начальник германского генерального штаба Фалькенгайн, вступая в противоречие с командующим Восточным фронтом Гинденбургом, говорит: «я уважаю убеждения всякого другого, пока они держатся в данных им рамках и, значит, не грозят вредом целому»… «доводить же остальные пункты вашей телеграммы до высочайшего сведения я вынужден отказаться» (стр. 45); когда Гинденбург сделал предложение захватить Ковно и выйти чрез Вильно в тыл русскому фронту, Фалькенгайн нашел это предложение «скорее делом чувства», и оно «было отклонено» (стр. 39). Итак, Фалькенгайн «отклоняет» предложения, «остается при своем мнении» (стр. 40) и «отказывается доводить до сведения» Вильгельма, а Гинденбург — подчиняется.
А вот «параллель» нашего автора. Ситуация кампании 1920 г. рисуется Б. Шапошникову так: «мы стояли в преддверии столкновения — первостепенного военного действия», по словам Клаузевица, могущего решить участь «похода за Вислу» (стр. 59). Тов. Ленин на съезде кожевников в 1920 г. говорил: «Подход Красных войск особенно к Варшаве, оказался международным кризисом... Вопрос стоял так, что еще несколько дней победоносного наступления Кр. армии, и не только Варшава взята, но разрушен Версальский мир, а вся международная система, которая завоевана победами над Германией, рушилась бы». Положение как будто ясное. В то же время у главнокомандования с Запфронтом непрерываемые ни на момент разногласия в оперативных вопросах, и не эпизодически, а непрерывно, от момента майской операции и до поражения (такое впечатление получается из документов, помещенных в книге). Каковы же наши методы управления? «Не возражая, в общем, против вашего дальнейшего плана действий, считаю необходимым обратить ваше внимание...», — говорится на стр. 38, — «считаю, что вы более детально в этом вопросе ознакомлены, предоставляю вам свободу действий» (стр. 58) ...«что вы рассосете ударную группу 16 армии, очень доволен, так как абсолютно не сочувствую лобовому удару, который наносит эта группа» (стр. 101), «не одобряю я увлечения продвижением 4-й армии на севере по коридору», «вы отказались, настойчиво провели свой план… добиваюсь от вас, будет ли это выполнено или вы оставляете свое решение сосредоточения дивизий в указанном вами районе...» (стр. 164) и т. д. Как-будто бы метод иной, а «параллели» — не совсем похожие. Впрочем, автор утверждает, что «фронт не выходил из данных ему рамок…» (стр. 59); в нашем представлении дело рисуется не так, да и едва ли это следует из всей работы. Лично нас такие формы взаимоотношений не смущают: обстановка 1920 г. (гражданская война) иная, чем в 1915 г., и это как раз говорит не о неверных методах, а о ненужности «параллелей» и необходимости крайней выдержки в переносе исторических примеров на всякие условия и случаи.
Здесь главная ошибка Б. Шапошникова. Использовав для работы целую военно-историческую библиотеку, автор не учел завета Клаузевица, который сам же приводит, что основным злом критики является: «злоупотребление историческими примерами и щеголяние начитанностью», «три или четыре таких примера, вырванных из равных эпох различных стран и разнообразной обстановки, в состоянии только сбить с толку, ничего не доказывая. Если рассмотреть их поближе, то окажется одна только дребедень, вызванная желанием хвастнуть своей начитанностью» (стр. 72). Верно... Верно. Автор пообещал нам «хорошо усвоить предостережение Клаузевица» (там же), а сам его не выполнил.
В итоге получилась довольно безотрадная картина. Изречения, исторические сравнения, сарказм, упреки заслонили существо вопроса. Даже мнение самого автора остаюсь ребусом. Так, читатель и не узнал: считал ли автор допустимым и выгодным «передышку» в наступлении, например, остановку на Немане, Нарев-Буге или на других рубежах? А сколько мы помним, такие предложения, были (начштарм 4 — Горчаков, командармы — Корк, Лазаревич). Чем объясняется далеко не точное представление как фронтового, так и главнокомандования об истинном положении на фронте (изнуренность частей, отсутствие боеприпасов, разряженность рядов, неналаженность коммуникации)? Почему 1 конармия, 14 августа переданная Запфронту, лишь 18 получила директиву и только 24 повернута на Люблинское направление? Мы не можем согласиться с автором, что ускорение в передаче конармии не имело решающего значения. Вместе с целым рядом конников, мы считаем, что выход конницы в район Люблина, даже 20 августа, мог бы затормозить польский удар, и если бы конармия ударила даже по тылам Люблинской группы, и тогда она имела возможность сыграть большую роль. Далее, не ясны колебания в отправке 48 и 55 дивизий, которые повернуты на Запфронт только 18 августа, т.-е. через 2 дня после начала польского наступления. Наконец, мы хотели бы задать автору и еще один вопрос. Могла ли повернуться страница истории лета 1920 г., если бы командзап пошел на снижение частей северного тарана на юг? Автор нигде четко не дает ответа. Мы лично считаем это решение паллиативным.
В итоге работа В. Шапошникова «На Висле» может быть отнесена лишь к числу материалов по русско-польской войне 1918—20 г.г. Исчерпывающего или сколько-нибудь ясного понимания событий лета 1920 г. труд дать не может. Напряженно-полемический стиль и формальный метод исследования — главнейшие недостатки работы.
Участник.
Военный вестник. 1924. № 40.
P.S. Другое замечание к обзору Полторака.
